«Два неизвестных танкиста изнасиловали женщину, а так как она много говорила о том, что произошло, ее посадили в тюрьму, чтобы не дискредитировала Красную Армию»
(Продолжение. Начало в № 52 за 2016 г.)
«За Родину! За Сталина!»
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«Районный военкомат был недалеко от нашего дома. Пошел я туда налегке, только с нужными документами. Процедура мобилизации прошла скоро и безболезненно. У меня забрали паспорт, а взамен выдали бумажку с направлением в Житомир. На мой вопрос, когда и каким поездом я должен ехать, я получил такой ответ: «Поезд отходит со станции «Киев-Товарный». Когда отходит — узнаете там».
На станцию пришел я, пообедав, с самыми необходимыми вещами. Народу было полно. Долго я бродил между людьми, ища какое-то начальство, чтобы узнать, когда же и откуда выезжать. Поиски мои были напрасны. Никакого начальства среди тысяч мобилизованных я так и не нашел.
Первые официальные директивы высшей компартийной, советской и военной власти, которые регламентировали перестройку социально-политической жизни на военный лад, телеграфом поступили к республиканскому и столичному руководству утром 22 июня. Во второй половине дня в Киев поступила телефонограмма о мобилизации лиц призывного возраста, которая должна была начаться 23 июня. Указом Президиума Верховного Совета СССР на территории УССР, как и в некоторых местностях Советского Союза, было введено военное положение, предусматривающее особый правовой режим — значительное расширение полномочий военных властей, применение чрезвычайных мер, направленных на обеспечение государственной безопасности, мобилизации человеческих ресурсов и экономического потенциала страны на отпор агрессии. Киев стал прифронтовым городом. Инициативы городских властей существенно сужались, поскольку все значимые и обязательные для выполнения директивы и предписания поступали прежде всего из Москвы, а также от республиканских партийных органов и военного руководства.
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«Вся эта несметная толпа мобилизованных и тех, что провожали их, двигалась во всех направлениях. Мобилизированные искали какого-то руководства, а родственники плелись за ними, чтобы не потерять из своих глаз мужа, сына или отца. Со временем все это вавилонское столпотворение утихомирилось, порассаживалось и порассматривалось, где кто мог.
Вдруг забухкали зенитки, заревели сирены и даже затарахкотел где-то пулемет. Бежать было некуда. И все же открытые места опустели. Я примостился под деревом на краю небольшого парка. Все пристально смотрели на облачное небо. Я тоже смотрел, пока не заснул. Проснулся я от чего-то холодного, что лилось на мою грудь, и от горечи во рту. Открывая глаза, сплюнул.
«Вот стерва! Куда плюешь?». Около меня на коленях стояла какая-то женщина. В одной руке она держала бутылку, а второй вытирала свое лицо. Вокруг меня неизвестные мне лица. Мой вид, видимо, был довольно удивленный и забавный.
«Эй, Танька! Дай ему, пусть сам выпьет». Танька, которая тем временем вытерла свое лицо, протянула мне наполненный стакан. «Пей, но не разливай. Вот как я своему налью в рот, когда спит, то он не плюется. Проглотит и еще просит, а ты плюешься!» — осторожно добавила Танька и протянула мне пол-луковицы и кусок хлеба.
Взяв выпивку и закуску, я удивленно рассматривал незнакомое мне общество. «Что рассматриваешь? Не знакомы? Ничего, на фронте познакомимся. А сейчас пей, пока пьется. Кто знает, как оно будет дальше?». Кое-кто уже выпил, некоторые именно пили, а я все не решался глотнуть эту синеватую жидкость. Тот самый, что предрекал будущее знакомство на фронте, засмеялся, глядя на меня, и вдруг выпалил: «За Родину! За Сталина!» — и, не поморщившись, проглотил свою порцию.
«Вот каналья. Знал, как мужчину заставить выпить», — пробормотала Танька, и все засмеялись. На мое счастье, заревели вновь сирены. Я убежал — на этот раз не от возможных бомб, а от очередных тостов и порций денатурата. Бродил я так на станции «Киев-Товарный» до вечера, но не встретил никого и ничего, кто помог бы мобилизированному народу попасть на место назначения.
На второй день я пошел на станцию «Киев-Пассажирский». На киевском вокзале всегда бывало много желающих купить билет и куда-то зачем-то ехать. Но такого количества желающих еще с 32-го года я не видел. Очереди в кассы были чрезвычайно длинные. Как через бочку с селедкой, я протиснулся к нужной мне кассе. Милиционер, который следил за порядком в очереди, даже не взглянул на мое направление из военкомата и пропустил меня без очереди. Имея билет, я вышел на перрон и втиснулся в один из тамбуров нужного мне поезда.
Здесь я наслушался самых невероятных слухов, общий вывод из которых был один: немцы прорвали «границу на замке» и широким фронтом катятся на восток.
В Фастове многие пассажиры сошли, и мне повезло занять место в вагоне. Поезд тронулся, и вскоре я задремал. «Ваш билет!». — «Вот. А скажите, долго еще ехать в Житомир?». — «А кто его знает», — ответил мне кондуктор. «Как, «кто его знает»? Вы же кондуктор, а не я. Вы должны знать». — «Когда-то я знал, потому что поезда ходили по расписанию. А теперь не знаю. Вот налетит самолет — и будем стоять. Хорошо, если еще дальше поедем», — кондуктор пробил билет и обратился к пассажирам: «В случае воздушной тревоги все должны выйти из поезда и залечь в канаве».
«А как же я выйду, если оно катится?» — спросила какая-то женщина. «Как налетит, то узнаете», — кондуктор поверх очков посмотрел на женщину, сидящую напротив меня. В это время по крыше вагона кто-то пробежал и заревела сирена. Поезд стал, и купе мгновенно опустело. Только я и эта женщина, которая спрашивала кондуктора, как выйти из вагона, когда он катится, остались на своих местах.
«Что это вы, тетя, не сходите? Сейчас же, может, и бомбы начнут падать». — «А может, и не будут падать», — она нагнулась и вытащила свои корзины из-под скамьи. Одну обняла ногами, а вторую поставила себе на колени. «Зачем вы их держите? Чтобы случайно бомба не вырвала?». — «Да, шутите. Вон вчера Настя, моя соседка, ехала, так у нее все и потащили. На трудящегося человека все какая-то напасть найдется. Как не бомбы, то воры». — «А куда это вы, тетя, едете?». — «Не на фронт. Вот как узнала, что уже война, то и поехала в Киев. Что-то продала, что-то купила и еду домой». — «Наверное, немного купили? Что теперь купишь?». — «Вот и не угадал, племяшек. Как раз хорошо продала и хорошо купила. Купила так, что и не надеялась». — «Что «не надеялась»?». — «Не думала, что так дешево куплю. Такого на рынок понаносили. От самого НЭПа такого рынка не было. И все несут и несут, вплоть пройти трудно. Ну и базар! Вот базар! Завтра, наверное, опять поеду. За петуха теперь целые штаны купить можно».
Уже в полдень 22 июня 1941-го после выступления Вячеслава Молотова по радио жители столицы спешно бросились в сберкассы, забирая свои сбережения. Впрочем, вскоре выдача денег приостановилась. Охваченные паникой, наиболее предусмотрительные киевляне штурмовали продовольственные магазины, пытаясь создать «стратегические запасы». У магазинов выстроились длинные очереди. В разряд наиболее дефицитных попали спички, соль, крупы, макаронные изделия. Ситуация становилась угрожающей, и потому милиция прибегла к силовым «средствам воздействия» в отношении особо предприимчивых скупщиков продовольствия.
Потребность в дефицитных товарах стимулировала возникновение стихийных рынков, где киевляне продавали или обменивали свои пожитки на самые необходимые вещи и продукты у крестьян.
«Вписывая в список прибывших, перекрутили мою фамилию так, что она вместо немецкой походила на еврейскую»
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«Пока мы так говорили, тревога и кончилась. Никто нас не обстреливал и не бомбил. Купе заполнилось вновь, и поезд тронулся.
...Гуйва — это пригород Житомира. Что еще там, на Гуйве, кроме трехэтажных казарм, складов и артиллерийского парка, я не знаю. Не успел рассмотреть. Да и до того ли было? Помню, что казармы размещены на холмиках, а путь, которым я туда шел, был тогда немощеный, песчаный. Таки хорошо усталый, с ботинками, полными песка, я добрался до расположения моей части.
При регистрации у меня забрали военный билет и вписали в список прибывших. Вписывая, перекрутили мою фамилию так, что она вместо немецкой походила на еврейскую. Не знаю почему, но на этот раз я не отрицал. И это, возможно, позже спасло мою жизнь, когда всех с немецкими фамилиями забрали из передовых частей и неизвестно куда дели. После регистрации очередной старшина повел меня на склад, где я получил военную форму и личное оружие».
Стоит отметить, что волнения Гиммельрайха относительно своего немецкого происхождения не были напрасными. Ведь уже с июня 1941 года командование Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА) начало постепенно забирать этнических немцев из армии, а их на начало войны было около 34 тысяч человек.
Происходило это в несколько этапов, а именно 30 июня 1941-го вышла директива № 002367 о так называемых «ненадежных элементах среди военнослужащих» (лица, которые планировали сдаться в плен, проявляли антисоветские и пораженческие настроения и др.). Хотя эта директива не призывала забирать немцев из РККА, однако многие командиры «на всякий случай» делали это.
Следующий этап связан с директивой наркома обороны СССР № 35105с от 8 сентября 1941 года, также известной среди немцев как «приказ Сталина», когда солдат-фронтовиков без объяснений забирали из боевых частей и переводили в строительные батальоны. Происходило это параллельно с выселением этнических немцев из мест их компактного проживания в Сибирь и Казахстан.
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«Была пора ужинать, и тот же старшина завел меня в столовую. Офицерская часть столовой была почти пуста. Во время ужина зашли трое и сели рядом со мной. По новой одежде и пустым погонам я узнал, что это новоприбывшие. В болтовне оказалось, что все трое — житомирские. От них я узнал, что наш полк с первого же дня войны отправился на фронт, оставив небольшое ядро кадровых офицеров для формирования новой части из мобилизованных. Эти трое предложили мне занять пустую койку в той комнате, где их поместили. Я согласился. Света не было. Поэтому мы сразу же после ужина легли спать.
Утром было собрание офицерского состава. Командир полка сообщил, что вскоре мы получим материальную часть и пополнение для нормального состава. После этого он зачитал назначения для тех офицеров, которые уже прибыли. Я стал командиром третьей батареи второго дивизиона 944 Гапа (гаубично-артиллерийского полка)».
Вероятно, автор ошибается и речь идет о 344 гаубично-артиллерийском полке, который в июле 1941 года находился возле Житомира, а затем был присоединен к 147-й стрелковой дивизии РККА и отправлен для подкрепления сил Киевского укрепрайона.
147-я стрелковая дивизия РККА — сформирована 28 августа 1939-го, когда 104-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, который дислоцировался в городе Лубны Полтавской области, был развернут в дивизию, что вошла в состав 55-го стрелкового корпуса.
В июне-июле 1940 года дивизия в составе 9-й армии Южного фронта участвовала в советско-румынской войне за Бессарабию. По состоянию на 22 июня 1941-го дислоцировалась в Одесском военном округе в городах Кривой Рог и Александрия. В начале июля 1941 года участвовала в боях в Шепетовском укрепрайоне, а впоследствии получила приказ отступать к Киевскому укрепрайону через Житомир.
В августе 1941 года 147-я стрелковая дивизия отличилась в боях за Киев, в частности, в боях за Сельскохозяйственную академию, которая несколько раз переходила из рук в руки. В середине сентября 1941 года дивизия, как и многие другие части РККА, попала в окружение немецких войск, из которого вышли далеко не все.
«Комиссар зачитал последние сообщения с фронта — там было все, кроме правды»
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«В это время в полку было всего девять с половиной пушек, и все они принадлежали первому дивизиону. Так что у меня был только человеческий состав, и то не полностью.
Во второй половине дня оба мои лейтенанта приводили в порядок свои «взводы» (четы), а сержанты уже гоняли своих подчиненных по площади, восстанавливая в их памяти строевую подготовку и правила отдания чести.
Вечером на собрании офицеров комиссар зачитал последние сообщения с фронта — там было все, кроме правды. Тем не менее большинство тогда еще верило или хотя бы делало вид, что верит. После прочтения сообщения с фронта комиссар еще долго и нудно объяснял, как враг коварно напал на «страну советов». Из-за его коварства врагу удалось прорваться в некоторых местах. Но места этих прорывов уже окружены, и теперь там идет бой на уничтожение врага.
Эта бравада комиссара сразу же потеряла свой смысл, когда командир полка в заключение распорядился с завтрашнего утра приступить к рытью окопов вокруг казарм. «В случае воздушного нападения, чтобы все были в окопах. Работу не прекращать, пока все не будет выполнено в соответствии с этим планом». Каждому командиру батареи был вручен схематический план завтрашних работ.
Несколько дней мы, как кроты, рыли землю. По вечерам рассказывали друг другу житомирские новости типа: два неизвестных танкиста изнасиловали женщину, а так как она много говорила о том, что произошло, ее посадили в тюрьму, чтобы успокоилась, но не дискредитировала Красную Армию.
В один из таких вечеров мы получили приказ приготовиться к выезду на полигон. На маневры должны были выехать все девять орудий. Только половина (та, что без передка) осталась в артиллерийском парке.
«Товарищ командир дивизиона, а расчет половины пушки брать на маневры тоже или оставить здесь?». — «Не украдут. Все едут на маневры», — ответил командир дивизиона Жилин, пряча улыбку в уголках губ, которая невольно появлялась у всех, а также и у него при упоминании той пушки.
Еще до восхода солнца отправились мы на маневры. Пересекая Житомир, направились мы полевыми дорогами на запад. Невольно закрадывалась мысль: может, это такие маневры, как то, что немецкие прорывы уже окружены и их осталось только добить? Однако погода была чудесная, а выход в поле как-то рассеивал то угнетение, что все время чувствовалось в казармах.
Около полудня мы свернули с дороги и зашли в лесок. В лесу приятно дымились полевые кухни. Была обеденная пора. Вкусная уха из полевой кухни, зелень леса и хорошая летняя погода напоминали обычные маневры во время пребывания в лагере. Среди бойцов и старшин слышались шутки и смех. Обеденное время прошло скоро и незаметно.
Краткая ситуация мнимого боя была прослушана молча. «Есть вопросы?» — обратился к нам командир.
Некоторые из командиров первого дивизиона задавали какие-то вопросы. Мы же, беспушечные командиры, хором ответили, что нам все ясно.
«Ну смотрите. Чтобы я людей без дела не видел». Огневой взвод моей батареи с удовольствием занимал позицию на краю леса. Я со взводом управления пошел занять пункт наблюдения.
Бессмысленной казалась не только для бойцов, но и для меня имитация условий боя. Но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ: подавая пример, я лазил на четвереньках в высокой траве, время от времени занимая лежачую позицию. Лежа я прислушивался к шелесту травяного моря, которое шумело вокруг меня разными голосами. Больше всего таким остановкам радовались телефонисты. Им было нелегко, потому что и телефонов, и катушек с проводами хватало.
Наконец нужное место найдено. Все вздохнули с облегчением и без движения застыли в высокой траве. Лег я на спину и смотрел на проплывающие над землей облака с запада. Лежал и слушал с удовольствием чириканье кузнечиков и полевых птиц, что сливались в одну сплошную симфонию украинского лета.
Вдруг птицы смолкли. Зато появился какой-то другой, чужой для окружающих, шум. Этот шум, нарастая, был едким и назойливым. Не успел я еще и понять, что это такое, как увидел самолеты с черными свастиками на крыльях. Они проскакивали из облака в облако, летя низко над землей на восток».
В конце июня 1941 года во время бомбардировки г. Овруч Житомирской области был сбит самолет «Юнкерс-88», а его экипаж захвачен в плен. Во время допросов сотрудниками НКГБ пилоты Люфтваффе дали показания, что вылеты с целью бомбардировки украинских городов происходили с аэродрома вблизи города Люблин (ныне Польша). В конце июня 1941 года с этого аэродрома осуществлялись вылеты для бомбардировки Луцка, Равы-Русской, Ковеля, Житомира, Бердичева и Киева.
«О каких танках может идти речь здесь, под Житомиром?»
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«Волна за волной самолеты пролетали над нами в направлении Житомира. Глядя в бинокль, я увидел сначала отдельные облака разрывов. Они один за другим вырастали над городом, пока не слились в сплошной занавес. Земля стонала от разрывов.
«Бомбят Житомир. Вот уже и по казармам», — прошептал младший лейтенант Козар, который лежал около меня в траве. «Да, бомбят. Вот уже и нам война», — ответил я. «Так, может, это и не маневры?» — и Козар посмотрел на меня с вопросом. «Командира батареи к телефону!». — Я перекатился на другой бок и взял трубку. «Почему не рапортируете?» — послышался голос командира штаба. «Только наладили связь, товарищ майор», — ответил я, подмигнув телефонисту. «Врешь! ... В штаны там! ... Давай рапорт!». — «Все в порядке. Пункт наблюдения батареи оборудован. В расположении врага заметно движение. Видимо, пойдут в атаку. С высоты 215 спускаются танки». — «Что? Уже и танки!» — заорал в трубку майор. Мой взгляд упал на младшего лейтенанта Козаря, который рассматривал высоту 215 в бинокль. Вдруг я понял, что командир штаба, видимо, забыл им же нарисованную ситуацию воображаемого боя для маневров. «Товарищ майор! Враг и его танки мнимые. В разрезе маневров». — «Какие здесь маневры, туда твою мать... Рапорт о реальной ситуации давай!». — «Немецкие самолеты пролетели на Житомир. Видно и слышно разрывы, фашисты нас не заметили». Майор, видимо, бросил трубку. «Товарищ старший лейтенант! А я действительно поверил, что вы видите танки на высоте 215. Знаете, все может быть», — заметил Козар, словно оправдываясь. «Товарищ Козар! Не говорите глупостей. Я думаю, что сегодняшнее сообщение с фронта вы слышали. О каких танках может идти речь здесь, под Житомиром?».
После неудачной для РККА танковой битвы 23-29 июня 1941-го в районах Дубно — Луцк — Ровно немецкие войска левого крыла группы армий «Юг» (6-я армия, 1-я танковая армия) вырвались на оперативный простор. В этих условиях 30 июня Ставка Верховного главнокомандования обязала войска РККА Юго-Западного фронта оторваться от противника и до 9 июля занять Коростенский, Новоград-Волынский, Летичевский, Староконстантиновский и Проскуровский укрепрайоны и организовать здесь мощную оборону. Но справиться с этой задачей ослабленные в боях и деморализованные войска не смогли. Между соединениями 5-й и 6-й армий РККА образовался разрыв в 60 километров. 7 июля 1941-го немецкие танковые части прорвались через незащищенное пространство, 9 июля фактически без боев захватили Житомир и вышли на подступы к Киеву.
Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.
«Знаю. Но и майор подумал то же самое, а фронтовые сообщения он также слышал», — Козар поднял бинокль на высоту 215. Меня снова позвали к телефону. Мы получили приказ возвращаться на огневые позиции. Возвращались, маскируясь от возможного наблюдения с воздуха.
На этом маневры закончились. Где-то перед вечером проходили мы снова Житомиром. Центральная улица была засыпана битым стеклом и обломками кирпича. По ее сторонам многие здания были разбиты, хотя ни одна бомба не упала на самой улице. Видимо, без всякого сопротивления самолеты бросали бомбы там, где им хотелось.
К нашему удивлению, Гуйву не бомбардировали, но в казармы мы не зашли. Был издан приказ сделать лагерь в кустарнике. В этом кустарнике мы и простояли несколько дней, так и не дождавшись прибытия обещанной нам материальной части и пополнения. Последние дни в Житомире было неспокойно. В воздухе ежедневно появлялись вражеские самолеты, но в основном они пролетали на восток. Было слышно далеко артиллерийскую канонаду. Где-то недалеко рвались бомбы.
До самого отступления об отступлении не было слышно. Нам каждый день твердили о настойчивости в подготовке личного состава, что вот-вот придет ожидаемая материальная часть и мы отправимся крушить фашистские орды. В день отступления я еще перед рассветом услышал, как отъехали наши девять с половиной пушек. Командир полка сообщил, что мы выходим из Житомира. «Всех, кто нуждается в смене обуви или одежды, немедленно привести на склад», — это был последний приказ командира полка. Больше я его не слышал и видеть не видел».
(Продолжение в следующем номере)
Выдающийся украинский кардиохирург Борис ТОДУРОВ: «Готов повторить в суде: халатность главы Минздрава забрала больше жизней украинцев, чем война в последние годы»
Легендарный киевский динамовец Виктор СЕРЕБРЯНИКОВ: «Жена старшего тренера «Кайрата» всех жен футболистов собрала: «Премии получать хотите? Значит, мужья на базу уезжают, соперники прилетают — звоните им и в гости приглашаете. Выпивка обязательна, постель обязательна»
Керченский мост Ротенберга. Как компания друга Путина строит мост в Крым и почему он может рухнуть в любую минуту
«Правнуками поганими» не зря нас звал Тарас
Сергей ПОЯРКОВ: «Дмитрий Гордон — своего рода Нестор-летописец. Он дал возможность высказаться эпохе, но если бы его собеседники в реальной жизни встретились, как минимум, драку устроили бы, а как максимум — друг друга покалечили бы или поубивали»
Двое из ларца: самые известные близнецы
Дом, милый дом. Кличко и Панеттьер показали новый особняк
Знаменитые актеры, которых не приняли в вуз
Родом из детства: звезды тогда и сейчас
Делу время, потехе час. Хобби звезд
Звезда "50 оттенков серого" показала грудь
Без комплексов. Lady Gaga показала белье
Дочь Джони Деппа ощущает себя лесбиянкой
Наталья Королева выставила грудь напоказ
18-летняя сестра Ким Кардашьян показала новую силиконовую грудь
Садальский о Василие Уткине: Где же твои принципы, Вася? 
Пугачева будет судиться с Ирсон Кудиковой за долги
Джейн Биркин помирилась с Hermès
Тесть и теща Владимира Кличко не поделили деньги